Неточные совпадения
Он
чувствовал, что не может отвратить от себя
ненависти людей, потому что
ненависть эта происходила не оттого, что он был дурен (тогда бы он мог стараться быть лучше), но оттого, что он постыдно и отвратительно несчастлив.
Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем
ненависть, было в его молчании, и это все
чувствовали.
Волнуемый томлением о женщине, Клим
чувствовал, что он тупеет, линяет, становится одержимым, как Макаров, и до
ненависти завидовал Дронову, который хотя и получил волчий билет, но на чем-то успокоился и, поступив служить в контору Варавки, продолжал упрямо готовиться к экзамену зрелости у Томилина.
Клим подметил, что Туробоев пожал руку Лютова очень небрежно, свою тотчас же сунул в карман и наклонился над столом, скатывая шарик из хлеба. Варавка быстро сдвинул посуду, развернул план и, стуча по его зеленым пятнам черенком чайной ложки, заговорил о лесах, болотах, песках, а Клим встал и ушел,
чувствуя, что в нем разгорается
ненависть к этим людям.
Таким образом, Катерина Николавна должна была
почувствовать особенную
ненависть к Версилову, когда увидела потом, что он так открыто ищет уже руки ее падчерицы.
Только что он, давеча, прочел это письмо, как вдруг ощутил в себе самое неожиданное явление: в первый раз, в эти роковые два года, он не
почувствовал ни малейшей к ней
ненависти и ни малейшего сотрясения, подобно тому как недавно еще «сошел с ума» при одном только слухе о Бьоринге.
«Милая Наташа, не могу уехать под тяжелым впечатлением вчерашнего разговора с Игнатьем Никифоровичем…» начал он. «Что же дальше? Просить простить за то, чтò я вчера сказал? Но я сказал то, что думал. И он подумает, что я отрекаюсь. И потом это его вмешательство в мои дела… Нет, не могу», и,
почувствовав поднявшуюся опять в нем
ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его человеку, Нехлюдов положил неконченное письмо в карман и, расплатившись, вышел на улицу и поехал догонять партию.
Нехлюдов
чувствовал, что в этом отказе ее была
ненависть к нему, непрощенная обида, но было что-то и другое — хорошее и важное. Это в совершенно спокойном состоянии подтверждение своего прежнего отказа сразу уничтожило в душе Нехлюдова все его сомнения и вернуло его к прежнему серьезному, торжественному и умиленному состоянию.
Привалов хорошо знал, зачем Половодов ездил к Заплатиной, но ему теперь было все равно. С женой он почти не видался и не
чувствовал больше к ней ни любви, ни
ненависти.
Какое-то чувство уже
ненависти и гадливого презрения прозвучало в этих словах. А между тем она же его предала. «Что ж, может, потому, что так
чувствует себя пред ним виноватой, и ненавидит его минутами», — подумал про себя Алеша. Ему хотелось, чтоб это было только «минутами». В последних словах Кати он заслышал вызов, но не поднял его.
Иван Федорович давно уже
чувствовал страшную к нему
ненависть, об нем еще совсем не думая, и вдруг его осмыслил.
К самому же Федору Павловичу он не
чувствовал в те минуты никакой даже
ненависти, а лишь любопытствовал почему-то изо всех сил: как он там внизу ходит, что он примерно там у себя теперь должен делать, предугадывал и соображал, как он должен был там внизу заглядывать в темные окна и вдруг останавливаться среди комнаты и ждать, ждать — не стучит ли кто.
— Бедная, бедная моя участь, — сказал он, горько вздохнув. — За вас отдал бы я жизнь, видеть вас издали, коснуться руки вашей было для меня упоением. И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому сердцу и сказать: ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться от блаженства, я должен отдалять его всеми силами… Я не смею пасть к вашим ногам, благодарить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть того, но
чувствую, теперь в сердце моем нет места
ненависти.
Не из одной же
ненависти к Аглае, опять-таки, могла произойти эта уверенность: Настасья Филипповна несколько глубже умела
чувствовать.
Гнев и
ненависть, к какой только может быть способно сердце дитяти,
почувствовал я к Волкову, которого и прежде неподлюбливал.
В первый момент, когда Раиса Павловна увидела маленькую девочку-сиротку, она
почувствовала к ней почти органическую
ненависть.
Знала ли Раиса Павловна, что проделывал набоб и отчасти Прейн? Луша бывала у ней по-прежнему и была уверена, что Раиса Павловна все знает, и поэтому не считала нужным распространяться на эту тему. По удвоенной нежности Раисы Павловны она
чувствовала на себе то, что переживала эта странная женщина, и начала ее ненавидеть скрытой и злой
ненавистью.
Теперь ей не было так страшно, как во время первого обыска, она
чувствовала больше
ненависти к этим серым ночным гостям со шпорами на ногах, и
ненависть поглощала тревогу.
Даже в эту страшную минуту я любил этого человека, но вместе с тем инстинктивно
чувствовал, что вот сейчас он бешеным насилием разобьет мою любовь вдребезги, что затем, пока я буду жить, в его руках и после, навсегда, навсегда в моем сердце вспыхнет та же пламенная
ненависть, которая мелькнула для меня в его мрачных глазах.
В первый раз он поднял глаза кверху и в упор посмотрел прямо в переносицу Шульговичу с
ненавистью, с твердым и — это он сам
чувствовал у себя на лице — с дерзким выражением, которое сразу как будто уничтожило огромную лестницу, разделяющую маленького подчиненного от грозного начальника.
— Нет. Из-под беспрерывной к вам
ненависти, искренней и самой полной, каждое мгновение сверкает любовь и… безумие… самая искренняя и безмерная любовь и — безумие! Напротив, из-за любви, которую она ко мне
чувствует, тоже искренно, каждое мгновение сверкает
ненависть, — самая великая! Я бы никогда не мог вообразить прежде все эти… метаморфозы.
Он понимал, что Серебряный его не обманет, что можно на него вернее положиться, чем на кого-либо из присяжных опричников, и ему приходило желание приблизить его к себе и сделать из него свое орудие; но вместе с тем он
чувствовал, что орудие это, само по себе надежное, может неожиданно ускользнуть из рук его, и при одной мысли о такой возможности расположение его к Серебряному обращалось в
ненависть.
К Иудушке она не
чувствовала ни
ненависти, ни расположения: ей просто сделалось противно с ним дело иметь.
Древний раб знал, что он раб от природы, а наш рабочий,
чувствуя себя рабом, знает, что ему не надо быть рабом, и потому испытывает мучения Тантала, вечно желая и не получая того, что не только могло, но должно бы быть. Страдания для рабочих классов, происходящие от противоречия между тем, что есть и что должно бы быть, удесятеряются вытекающими из этого сознания завистью и
ненавистью.
— Он вас, разумеется, возненавидел, но деньги ему тоже нужны; так что хотя ругать вас он остережется, но я боюсь, что его
ненависть вы
почувствуете.
Я
чувствовал, что он меня ненавидит, и понимал, что единственным основанием этой
ненависти было только то, что я все-таки оставался живым свидетелем его истории с Любочкой.
Дуня не плакала, не отчаивалась; но сердце ее замирало от страха и дрожали колени при мысли, что не сегодня-завтра придется встретиться с мужем. Ей страшно стало почему-то оставаться с ним теперь с глазу на глаз. Она не
чувствовала к нему
ненависти, не желая ему зла, но вместе с тем не желала его возвращения. Надежда окончательно угасла в душе ее; она знала, что, кроме зла и горя, ничего нельзя было ожидать от Гришки.
Чувствуя, что этого недостаточно для выражения
ненависти, он подумал и прибавил...
Он вспомнил убийство ужа, прислушался к смеху Дымова и
почувствовал к этому человеку что-то вроде
ненависти.
Но, вызывая всё это в памяти, Лунёв не
чувствовал ни страха, ни раскаяния, — он смотрел на гробницу с
ненавистью, с обидой в душе, с болью.
Они живут за пятьдесят верст отсюда, а я день и ночь, даже во сне,
чувствую их
ненависть.
«Испытать на себе чужую
ненависть, выказать себя перед ненавидящим человеком в самом жалком, презренном, беспомощном виде, — боже мой, как это тяжело! — думал он немного погодя, сидя в павильоне и
чувствуя точно ржавчину на теле от только что испытанной чужой
ненависти. — Как это грубо, боже мой!»
Лаевский
почувствовал неловкость: в спину ему бил жар от костра, а в грудь и в лицо —
ненависть фон Корена; эта
ненависть порядочного, умного человека, в которой таилась, вероятно, основательная причина, унижала его, ослабляла, и он, не будучи в силах противостоять ей, сказал заискивающим тоном...
«Скорей же стреляй!» — думал Лаевский и
чувствовал, что его бледное, дрожащее, жалкое лицо должно возбуждать в фон Корене еще большую
ненависть.
Лаевский, утомленный пикником,
ненавистью фон Корена и своими мыслями, пошел к Надежде Федоровне навстречу, и когда она, веселая, радостная,
чувствуя себя легкой, как перышко, запыхавшись и хохоча, схватила его за обе руки и положила ему голову на грудь, он сделал шаг назад и сказал сурово...
Это вышло уж очень грубо, так что ему даже стало жаль ее. На его сердитом, утомленном лице она прочла
ненависть, жалость, досаду на себя и вдруг пала духом. Она поняла, что пересолила, вела себя слишком развязно, и, опечаленная,
чувствуя себя тяжелой, толстой, грубой и пьяною, села в первый попавшийся пустой экипаж вместе с Ачмиановым. Лаевский сел с Кирилиным, зоолог с Самойленком, дьякон с дамами, и поезд тронулся.
Доктор кивнул головой и опять зашагал, и видно было, что ему вовсе не нужны были деньги, а спрашивал он их просто из
ненависти. Все
чувствовали, что пора уже начинать или кончать то, что уже начато, но не начинали и не кончали, а ходили, стояли и курили. Молодые офицеры, которые первый раз в жизни присутствовали на дуэли и теперь плохо верили в эту штатскую, по их мнению, ненужную дуэль, внимательно осматривали свои кителя и поглаживали рукава. Шешковский подошел к ним и сказал тихо...
Кровь кинулась Вадиму в голову, он шепотом повторил роковую клятву и обдумывал исполнение; он готов был ждать… он готов был всё выносить… но сестра! если… о! тогда и она поможет ему… и без трепета он принял эту мысль; он решился завлечь ее в свои замыслы, сделать ее орудием… решился погубить невинное сердце, которое больше
чувствовало, нежели понимало… странно! он любил ее; — или не почитал ли он
ненависть добродетелью?..
Он умел быть верным самому себе. Это возбуждало во мне уважение к нему; но он был дик, жесток, и я
чувствовал, как у меня иногда вспыхивала
ненависть к Шакро. Однако я не терял надежды найти точку соприкосновения между нами, почву, на которой мы оба могли бы сойтись и понять друг друга.
На том месте, где у чудовища должен приходиться глаз, светится крошечной красной точкой фонарь таможенного кордона. Я знаю этот фонарь, я сотни раз проходил мимо него, прикасался к нему рукой. Но в странной тишине и в глубокой черноте этой осенней ночи я все яснее вижу и спину и морду древнего чудовища, и я
чувствую, что его хитрый и злобный маленький раскаленный глаз следит за мною с затаенным чувством
ненависти.
Он нагло посмотрел мне в глаза, и я
почувствовала, что щеки мои так и загорелись.
Ненависть, презрение поднялись во мне разом, хлынули волной, затопили меня.
И нещадно, с цинической злостью высмеивали меня, а я был задорным кутенком,
чувствовал себя не глупее и смелее взрослых собак, — я тоже злился. Начиная понимать, что думы о жизни не менее тяжелы, чем сама жизнь, я, порою, ощущал в душе вспышки
ненависти к упрямо-терпеливым людям, с которыми работал. Меня особенно возмущала их способность терпеть, покорная безнадежность, с которой они подчинялись полубезумным издевательствам пьяного хозяина.
— На! Жри… — крикнул он, дрожа от возбуждения, острой жалости и
ненависти к этому жадному рабу. И, бросив деньги, он
почувствовал себя героем.
— Это делает честь вашим нежным чувствам. Но прилагаете вы их не в то место. Разве можно иначе с этими… (Его лицо выразило презрение, даже больше, какую-то
ненависть.) Из этих десятков свалившихся, как бабы, может быть, только несколько человек действительно изнемогли. Я делаю это не из жестокости — во мне ее нет. Нужно поддерживать спайку, дисциплину. Если б с ними можно было говорить, я бы действовал словом. Слово для них — ничто. Они
чувствуют только физическую боль.
Присутствие людей, особенно Егора Семеныча, теперь уже раздражало Коврина, он отвечал ему сухо, холодно и даже грубо и иначе не смотрел на него, как насмешливо и с
ненавистью, а Егор Семеныч смущался и виновато покашливал, хотя вины за собой никакой не
чувствовал.
Когда чиновник очнулся, боли он нигде не
чувствовал, но колена у него тряслись еще от страха; он встал, облокотился на перилы канавы, стараясь придти в себя; горькие думы овладели его сердцем, и с этой минуты перенес он всю
ненависть, к какой его душа только была способна, с извозчиков на гнедых рысаков и белые султаны.
Теперь я вижу жену не в окно, а вблизи себя, в обычной домашней обстановке, в той самой, которой недостает мне теперь в мои пожилые годы, и несмотря на ее
ненависть ко мне, я скучаю по ней, как когда-то в детстве скучал по матери и няне, и
чувствую, что теперь, под старость, я люблю ее чище и выше, чем любил прежде, — и поэтому мне хочется подойти к ней, покрепче наступить ей каблуком на носок, причинить боль и при этом улыбнуться.
Фельдшер и учитель тяготились друг другом. Все было изучено друг в друге и все надоело до тошноты: жесты, тон голоса, привычные словечки. Маленькие стеснительные недостатки возбуждали дрожь
ненависти, той острой, мелочной, безумной
ненависти, которую люди
чувствуют друг к другу во время продолжительного и невольного заключения вдвоем и которая так часто бывает в браке. Разговоры всегда оканчивались взаимной обидой.
Против Лидии Николаевны я
почувствовал решительную
ненависть.
И опять ко мне повернулись светлые глаза на еще более потемневшем лице. В них теперь ясно проступило выражение
ненависти. Я подумал, что это та же знакомая нам болезнь пустынных мест и ограниченного общества… Только враждебные чары пустыни произвели уже более глубокие опустошения в буйной и требующей сильных движений душе. В эту минуту из троих обитателей заимки к настроению Степана я
почувствовал наиболее близости и симпатии.